Эстетико-теоретические основы пейзажного стиля, детально и тщательно разработанные целой плеядой авторов, живших и работавших в Англии, Франции и Германии, пропагандировал в широких кругах русского дворянства виднейший представитель русской агрономической мысли XVIII века А. Т. Болотов.⁸⁵

   В издававшемся им в 1780—1789 годах журнале «Экономический Магазин» публиковались отдельные главы из многотомного труда немецкого теоретика X. Гиршфельда«ТЬеопе der Gartenkunst» 
и целый ряд его собственных оригинальных статей, в которых он делился с читателями своими знаниями, многолетним опытом и достижениями в садовом искусстве.

   Гиршфельд утверждал, что садовый художник удачнее всего работает тогда, когда руководствуется принципами, прямо противоположными тем, каких придерживается архитектор. Симметричность в плане, господство прямых линий, скучный геометризм форм нетерпимы в парке, основным достоинством которого должна быть живописная красота его пейзажей.⁸⁶

   Теоретиками пейзажного стиля был изучен широкий круг вопросов, связанных с проектированием парков, — об их зависимости от природных условий — местоположения и рельефа, о парковой скульптуре, о дорогах в парках, о различиях садов по их композиционным особенностям и общему характеру (садов «нежно-меланхолических», «романтических», «торжественных» и т. п.).

   От садоустроителя требовалось умение использовать природные особенности, свойственные тому или иному времени года, в том числе и суровых северных зим. «Какое новое и неожидаемое творение является часто очам нашим по утрам в украшении, производимом инеем или снегом, и как блистает оно при румяных лучах восходящего солнца. Вся плоскость земли облекается тут в белейшую и зрение помрачающую одежду».⁸⁷

   Чемберс, Вателе и другие теоретики нового стиля в садово-парковом искусстве считали возможным устройство таких садов, которые были бы рассчитаны на одно определенное время года — весну, лето, осень или зиму. От их внимания не ускользнули еще более тонкие нюансы: парковые ландшафты воспринимаются неодинаково не только в разное время года, но и в разное время дня, и, таким образом, «предметы ландшафтные являются при переменяющемся освещении всегда в новых видах». И это наблюдение должно было найти и находило свое отражение в формировании облика парка, в расположении групп деревьев и парковых павильонов, в чередовании затененных и открытых, освещаемых солнцем пространств.

   «Есть ли владелец сада любит упражняться в науках, то можно воздвигнуть на прекрасных столпах храм, посвященный Аполлону, а перед входом в оной поставить статую отца муз, освещаемую лучами утреннего солнца с его лирою в руках».⁸⁸

   Читая эти строки, нельзя не вспомнить о Колоннаде Аполлона и статуе Аполлона Мусагета в Павловском парке, о переименовании елизаветинского Грота в Царскосельском Екатерининском парке в Утренний зал и о постройке в том же парке Вечернего зала.

   Нехватка отечественных специалистов, овладевших новыми приемами паркостроения, вызвала приток в Россию садовых мастеров-иностранцев. Среди них выделялся своей творческой одаренностью тесть Чарльза Камерона — Джон Буш. Широкую известность он приобрел благодаря своим работам в Царском Селе. Его участие в создании Гатчинского парка неоспоримо.

   Парк в Гатчине создавался заново. Именно поэтому, в отличие от садов в Петергофе и Царском Селе, он был и, по существу, остался стилистически однородным. Симбиоз, сосуществование регулярного и пейзажного стилей, с каким мы сталкиваемся в парках Пушкина и Петродворца, в Гатчине не имел места. Отдельные участки парка получили регулярную планировку лишь в 1790-х го­дах, уже после того, как был создан обширный пейзажный парк. Их появление, обусловленное личным вкусом Павла и присущим ему консерватизмом, не внесло резких изменений в облик парка.

   Тем не менее мы вправе говорить о двух этапах развития парка. Первый из них можно условно назвать «орловским». Он падает на 1770-е — начало 1780-х годов. Второй — «павловский» — охватывает 1790-е годы, когда парк не только изменил местами свою планировку, но и был обогащен многочисленными сооружениями и приобрел законченный и целостный облик, сохранившийся без сколько-нибудь значительных изменений до нашего времени.

   То обстоятельство, что в формировании парка очень большую роль играли работы, предпринятые и осуществленные после перехода Гатчины в собственность Павла, не умаляет значения первого, «орловского» этапа его истории. Не только выбор места для постройки дворца, доминирующего в ансамбле, но и реализация проекта планировки парка, широко раскинувшегося по берегам Белого озера, были делом первых его создателей. На долю их преемников выпало совершенствование уже возникшего дворцово-паркового ансамбля и обогащение его новыми сооружениями.

   Вопрос о том, кто разработал проект планировки Дворцового парка, не получил верного освещения в литературе о Гатчине.

   Разгадку «тайны авторства» удалось найти не в документах дворцовых архивов, а в забытых и остававшихся неизвестными историкам Гатчины письмах из России на родину знатной путешественницы ландграфини Гессен-Дармштадтской. Она регулярно и с многочисленными подробностями сообщала о своей поездке в Петербург в 1773 году и в одном из писем упомянула о том, что в Гатчине ей был представлен садовый мастер Буш.⁸⁹

   Этот факт позволяет сделать вывод о том, что именно Буш руководил работами по устройству пейзажного парка в Царском Селе и в расположенной в 20 верстах от него Гатчине.

   Роль самого Орлова в создании парка была незначительной. Он не был таким энтузиастом паркового строительства, какими были многие из его современников. Екатерина II в одном из своих писем утверждала, что Орлов был лишь ее подражателем.

   «Никого моя плантомания так не смешит, как графа Орлова, — писала она одной из своих корреспонденток в 1772 году из Царского Села, — он за мною следит, он мне подражает, он надо мной смеется, он меня критикует, но, уезжая, он таки поручил мне свой сад на это лето, и я сама этот год буду там проказить по-своему, его имение близко отсюда, я очень горжусь, что он признал мое садовническое искусство».⁹⁰

   До нас дошли очень немногие и крайне лаконичные отзывы современников и описания дворца и парка, относящиеся ко времени, когда Гатчина принадлежала Орлову. Самый ранний из них — известный отзыв самого Орлова в письме Жан-Жаку Руссо. В нем дана лишь оценка местности, где позднее возникли дворец и парк.

   В 1766 году Орлов предложил Руссо поселиться в Гатчине, с тем чтобы вместе с ним вдали от всех насладиться уединением и природой. «Сударь, — писал Орлов, — не удивляйтесь, что я пишу к Вам, зная, что люди наклонны к странностям: у Вас есть свои, у меня свои, это в порядке вещей. Пусть одной из таких странностей будет и причина, понудившая меня писать к Вам. Я вижу Вас странствующим из одного места в другое. Через газеты я знаю и о причинах этого, или, может быть, я плохо знаю? Может быть, причины, известные мне, неверны. Я думаю, что Вы теперь в Англии у герцога Ричмондского, и полагаю, что у него Вам хорошо. Тем не менее мне вздумалось сказать Вам, что в шестидесяти верстах от Петербурга, т. е. в десяти немецких милях, у меня есть поместье, где воздух здоров, вода удивительна, пригорки, окружающие озера, образуют уголки, приятные для прогулок и возбуждающие к мечтательности. Местные жители не понимают ни по-английски, ни по-французски, еще менее по-гречески и латыни. Священник не умеет ни диспутировать, ни проповедовать, а паства, сделав крестное знамение, добродушно думает, что сделано все. Итак, сударь, если такой уголок Вам по вкусу, от Вас зависит поселиться в нем. Все нужное будет к Вашим услугам, если Вы пожелаете. Если нет, располагайте и рыбными ловлями. Если Вы пожелаете общества, чтобы рассеять скуку, и оно будет. Но вообще и прежде всего Вы ни в чем не будете иметь ни малейшего стеснения, не будете ни в чем никому обязаны. Сверх того, если Вы пожелаете, всякая огласка о Вашем пребывании здесь будет устранена. В последнем случае Вам недурно было бы, по моему мнению, совершить переезд морем, если Вы в состоянии вынести его, тем более что и от любопытных Вам будет больше покоя, если Вы изберете этот путь.

   Вот, сударь, что я счел себя вправе предложить Вам из признательности за почерпнутое в Ваших книгах, хотя они были написаны не для меня». Руссо ответил вежливым отказом.⁹¹

   В 1779 году в «С.-Петербургских ведомостях» была напечатана корреспонденция о посещении Екатериной II Орлова в Гатчине. Она имеет значение для нас, так как дает некоторое представление о характере парка в первый период его существования. Императрица прогуливалась «в устроенном в аглинском вкусе хозяйском саду, откуда с хозяином и хозяйкою изволила переехать чрез озеро, к китайским баням, а потом ехать в лежащую от дома в двух верстах с половиною рощу. Там, вдали, пред некоторым сельским строением, по сторонам представились две хлебные и одна сенная скирды, которые по приближении высочайшей посетительницы вдруг раздвинулись, и внутри каждая представила приятную полевую залу.

   Сии залы убраны были столами, из снопов сделанными лавками и по стенам фестонами. Позади же оных видны были в перспективном расположении сельские жилища и мост, проведенный с од
ной горы на другую, по которому пастухи гнали стадо».⁹²

   Описанные в приведенной заметке характерные для эпохи декорации устраивались наскоро, к случаю, и затем разбирались. Кроме Чесменского обелиска и Колонны Орла, в парке не было воздвигнутых «навечно» сооружений.

   Более интересную и содержательную краткую характеристику Гатчинского парка мы находим в переписке Корберона с одним из его парижских корреспондентов, сохранившей много ценных подробностей о жизни и быте столицы России в конце 1770-х — начале 1780-х годов.

   «Сад, устроенный на английский манер, — писал он, — велик и отлично планирован; устраивал его англичанин. В нем имеются прекрасные водоемы со столь чистой водой, что на глубине восьми или десяти сажен видна каждая песчинка. Посреди прудов видны статуи, как бы из них выходящие и издали кажущиеся прекрасными мраморными статуями, какими полагается им быть по ходячему мнению о красоте в искусстве, но я узнал, что эти фигуры медные; некий Демидов, человек, весьма разбогатевший на разработке рудников, подарил их князю, который их выкрасил в белый цвет и поместил среди водных пространств. Сад, который еще не закончен, и парк занимают про­странство в сорок верст, из которых двенадцать благоустроено для прогулок».⁹³

   Отзыв Корберона относится к 1780 году. Он ценен тем, что о парке Корберон говорит как о сложившемся художественном организме, хотя и не вполне завершенном.

   Как уже указывалось, работы по созданию парка начались вскоре после закладки дворца.⁹⁴ Их сущность сводилась к тому, чтобы на месте лесной чащобы, на невысоких берегах Белого озера умело скомпоновать и разместить группы деревьев. В задачу паркостроителей входило также изменение и улучшение естественного состава насаждений, дополнение его редкими или немногочисленными в северной полосе России породами деревьев. Проект планировки парка предусматривал частичное изменение рельефа местности и очертаний естественных водоемов. Они были углублены и расширены, берега получили новые границы, искусственно созданные острова поднялись со дна озер. Тысячи деревьев разных пород — дубы, клены, лиственницы, серебристые ясени, вязы, липы и плакучие ивы были доставлены в Гатчину и высажены по берегам озер. Искусный подбор пород деревьев по окраске их листвы и их умелое размещение определили красоту и богатство колористической гаммы гатчинских парковых пейзажей. Широко использовались и местные, преимущественно хвойные древесные породы.

   Деревья для парков, расположенных в окрестностях Петербурга, привозились издалека, главным образом из Новгородской губернии. Для достижения быстрого эффекта нужны были взрослые деревья. Их размеры — толщина ствола, высота — оговаривались в контрактах с поставщиками. Сотни рабочих были заняты на землекопных работах, перевозке земли и посадке деревьев. Эти работы продолжались на отдельных участках парка и после перехода Гатчины в собственность Павла.⁹⁵

   Гатчина, как и Павловск, не были соперниками таких прославленных и грандиозных по своим масштабам резиденций, какими были Царское Село и Петергоф. Они соперничали скорее друг с другом в стремлении к совершенству парковых ландшафтов, к ничем не нарушенной стилистической законченности целого.

   Богатство рельефа давало Павловску преимущество перед Гатчиной. Но ее достоинством была и остается великолепная панорама Белого озера — озера, играющего основную роль в композиции Дворцового парка. Другой отличительной особенностью Гатчины было широкое использование местных пород известняка при возведении парковых сооружений — его мостов, ворот, оград, террас, лестниц и пристаней.

   Различия в облике парков Павловска и Гатчины значительны, они обусловлены характером местности, и было бы ошибкой пытаться доказывать превосходство одного из них над другим. Оба они принадлежат к числу лучших образцов русских пейзажных парков, неповторимых в своей красоте и своеобразии.

   Не представляется возможным проследить процесс возникновения и становления паркового ансамбля Гатчины по проектным материалам, вышедшим из рук паркостроителей. Они, за немногими исключениями, не дошли до нашего времени. Но сохранилось несколько атласов Гатчины, выполненных на рубеже XVIII и XIX столетий, куда вошли, наряду с чертежами осуществленных сооружений, некоторые проектные материалы. По ним можно судить о той интенсивной работе, которая велась в Гатчине в последнем десятилетии XVIII века, о широте и размахе замыслов, осуществленных лишь частично. В атласах, хранящихся в архиве Гатчинского дворца-музея и других музейных собраниях, зафиксированы некоторые неосуществленные проектные предложения, а также сооружения, начатые постройкой на территории парков, но оставшиеся после смерти Павла I недостроенными.

   Другим не менее ценным, чем атласы Гатчины 1790-х годов, источником для суждения о том, каким был облик Гатчинских парков в период их формирования, служат виды парка, исполненные пейзажистами конца XVIII — начала XIX столетия. Среди них наибольшее значение имеют работы Семена Щедрина. Исполненные им пейзажи Гатчины приобрели широкую известность уже в конце 1790-х — начале 1800-х годов. Лучшие из них были воспроизведены в гравюре его учениками С. Ф. Галактионовым, И. В. Ческим, И. Д. Телегиным и А. Г. Ухтомским.

   Такие пейзажные полотна Щедрина, как «Мост с двумя будками между Черным и Белым озерами», «Вид на дворец с Длинного острова», «Вид на Карпин мост и дворец с Белого озера», говорят о признании современниками высокого мастерства строителей Гатчинского дворцово-паркового ансамбля. Стремление зафиксировать, запечатлеть в пейзаже его облик убедительно свидетельствует об этом.

   Ценный вклад в иконографию ансамбля внесли А. Е. Мартынов и Г. С. Сергеев — способный, но не получивший широкой известности рисовальщик.⁹⁶ Пейзажами Гатчинских парков, исполненными Сергеевым в акварели в конце 1790-х годов, открываются уже упоминавшиеся атласы Гатчины. Известно несколько оригинальных рисунков пером, изображающих Гатчинский парк в начале XIX века, работы С. Ф. Галактионова.

   И в дальнейшем дворец, парки и павильоны Гатчины вдохновляли талантливых рисовальщиков и графиков. Сюиту офортов — видов Гатчинского парка — исполнил В. А. Жуковский. Нельзя не упомянуть имена таких мастеров пейзажа, запечатлевших облик Гатчинских парков, как А. Н. Бенуа, М. В. Добужинский, Н. Е. Лансере и наш современник — А. А. Ушин. В дни золотой осени особенно часто можно увидеть на берегах Белого озера и в аллеях парка молодых художников — учащихся художественных учебных заведений Ленинграда.

   Единый массив Гатчинских парков включает в себя три самостоятельные части — Дворцовый парк, на территории которого расположен дворец и основные парковые сооружения, Приоратский парк с его двумя озерами — Глухим и Черным — и Приоратским дворцом и, наконец, Зверинец — обширный лесопарк, расположенный к северу от Дворцового парка.

  Отдельные участки Дворцового парка получили в конце XVIII века регулярную планировку: это — Сильвия, считавшаяся частью Зверинца, незначительные по размерам Верхний и Нижний Голландские сады, Собственный сад, примыкающий к восточному крылу дворца и северному фасаду Арсенального каре, и, наконец, Ботанический сад, расположенный в северо-восточной части парка. Ныне эти сады сливаются с пейзажным парком в одно неделимое целое. Они не выпадают из ансамбля и не вносят дисгармонии в облик Дворцового парка.

   Парк раскинулся на восточном и западном берегах Белого озера, соединенного протоком с Серебряным озером. Он занимает территорию в 143 гектара. Белое озеро с примыкающим к нему Кар-пиным прудом простирается от южной до северной границы Дворцового парка. Водную гладь озера в западной его части прорезает цепь островов, связанных между собою мостами. Другая группа островов расположена в северо-восточной части Белого озера. Самый обширный из них — Пихтовый, или, как его иногда называли. Круглый остров соединяется с сушей мостом. Он исключительно красив осенью, когда хвоя пихт приобретает золотистый оттенок. Даже в пасмурные дни остров кажется освещенным солнцем.

   Островом любви был назван и расположенный к югу от этой группы участок парка с Павильоном Венеры. От суши его отделяют два искусст­венно прорытых канала. В южной части озера, напротив гавани у Адмиралтейства, находится поросший плакучими ивами остров Лебяжий.

   Соединяющееся с Белым Серебряное озеро, на берегу которого построен дворец, пополняется многочисленными донными ключами. Редкий цвет дна придает кристально чистой воде особый изумрудный оттенок. Вода озера, отличающаяся исключительной чистотой, подавалась непосредственно в городскую водопроводную сеть.

   Корберон ошибался, когда писал о том, что глубина Белого озера 8 или 10 сажень (16,5—21 метр). В северной части Белого озера она достигала 6,75 метра, а Серебряного озера — 7,5 метра.

   Обилие островов и водных протоков в Дворцовом парке повлекло за собой постройку многочисленных мостов, сначала деревянных, а затем заменивших их — каменных. Мосты, сооруженные из местного известняка, были одним из лучших украшений парковых пейзажей.

   В облике пейзажных парков большую роль играют павильоны, искусственные руины, обелиски, различные мемориальные сооружения. В Дворцовом парке Гатчины они немногочисленны и сравнительно скромны и по размерам, и по характеру их декоративного оформления. Создателям парка было чуждо стремление поразить посетителя грандиозностью или сложностью замысла. В Гатчинском парке, не перегруженном декоративными сооружениями, нашел свое отражение основной принцип пейзажного паркостроения — отказ от подчинения природы архитектуре.

   Дворцовый парк, по существу, неделим, а хронологические рамки его строительства слишком узки для того, чтобы можно было выделить в отдельные группы находящиеся на территории парка объекты, руководствуясь при этом их стилистическими особенностями и датами сооружения. Основную роль в парке и, следовательно, в его продуманной композиции играли не парковые павильоны, а пейзажи. Очарование Дворцового парка ощущается особенно глубоко в пору осени. Садовые мастера, компонуя ландшафты парка, подобно живописцам, решали колористические задачи, давая возможность посетителям прочувствовать все великолепие красочной гаммы пейзажей в разное время года.